Закрываю глаза, пытаясь уснусь, но в доме слишком шумно, сегодня Саманта в ударе – видимо решила поиграть на моих нервах еще сильнее обычного. На днях мы сильно повздорили, впервые так сильно, и впервые за все время никто не хотел признавать себя виноватым, и никто не хотел хоть как-то замять вспыхнувший конфликт. Это было неизбежно, моя семья отлична от семьи Саманты, и у нас разное происхождение. Это самый главный камень преткновения. Чистокровные семьи на то и чистокровные, мы не должны принимать в свои круги лиц с сомнительным прошлым, и знаете что, хочется надрать отцу задницу из-за того, что он заключил этот непреложный обет. Он обрек меня на такую жизнь, и уже сейчас вокруг ходят разговоры, которые ну никак не на руку нашей семье, а что дальше? Когда дело дойдет до свадьбы, боюсь, всевозможные родственники и вовсе вычеркнут нас из списка близких, а еще будут шептаться за спинами, а я это ненавижу. Если ты кого-то ненавидишь – говори об этом прямо и в лицо.
Шум из гостиной, громкая музыка из ее адского магнитофона десятилетней давности, и мерзкий звук венчика по железной посудине. Хочется крикнуть «прекрати!», но я выше этого. Теренс Хиггс всегда был спокоен, язвителен, холоден, но Саманта Фосетт доведет до истерии даже покойника, заставив его сменить место дислокации.
В этот раз она готовила какой-то кекс, он в очередной раз «случайно» сгорел, наполнив дом ужасным запахом гари. Конечно-же, Фосетт прекрасно понимала, что я ненавижу когда в доме пахнет чем бы то ни было кроме самого запаха старого, но, тем не менее, добротного дома. На той неделе мы сцепились из-за палочек с благовониями, да-да, моя горе-невеста, как оказалась была ярой фанаткой подобных приблуд, хотя, бьюсь об заклад все дело в том, что я ненавидел эти палки, а все что я ненавидел, автоматически включалось в список «люблю не могу» мисс Фосетт. В итоге палки были сломаны, а мне в голову чуть было не прилетела подставка под эти самые палочки. Вот так и живем, а скорее выживаем. Сейчас очередной способ вывести меня из душевного равновесия, а еще отомстить тем самым за сломанные палочки-вонялочки.
Но  знаете, что во всем этом самое печальное? Я привык к этому, я привык к этой женщине, и я не смог отвернуться и проигнорировать ее боль, когда с ее братом случилась беда. Мы привязывались друг к другу, хоть и старались это игнорировать и полностью отрицать. Ее мать впадала в ступор от того, что я порой отчебучивал, а моя семья все так же кривилась в любой удобный момент, когда Саманта этого не видела. И я более чем уверен в том, что так и будет продолжаться на протяжении долгих лет, если конечно я не решу устроить революцию, и не погублю тем самым собственного отца.
Почему не смотря на несносный характер и эту сомнительную биографию, я к ней, все же, привыкаю? Почему порой мы проводим вместе ночи, занимаясь отнюдь не руганью… почему я ищу лучшее лекарство, лишь бы она не отправилась на тот свет быстрее, чем это было запланировано самим Мерлином!? Сумасшествие, и определенно наваждение, но нам не по пути… впереди свадьба, а дальше можно сразу писать эпитафию на моей могильной плите «умер молодым, красивым и несчастным. P.s. не женитесь».
Ночь без сна, очередной способ угомонить «невесту» заканчивается ее некультурным жестом, и моим «неисправима». Саманту раздражает это слово, она искренне верит, что может измениться, например, что сможет встать в семь утра для пробежки. На деле же эта «мисс сексуальные трусики» до последнего лежит в постели, чтобы после, проснувшись от своего магловского будильника, начать бегать сломя голову по дому, снося все на своем пути, приговаривая, что я во всем виноват. Конечно же я! Именно я заставлял ее читать глупые девочковые книжки, и  именно я заставлял ее проливать над ними слезы.
Впереди рабочий день, напряженный, тяжелый и настолько выматывающий, что все, о чем  мечтаю – залить в себя что-нибудь особо горячительное и в больших количествах, но как на зло – больше двух стопок в меня не влезло. Появилось отвращение ко всему и всем, лишний раз поймал себя на мысли, что становлюсь похожим на отца. Он тоже в свое время заливал горе алкоголем (да-да, я о том моменте, когда был заключен непреложный обет). Неспешным шагом бреду по улочкам, стараясь смотреть строго под ноги, за мной и так увязался Майкл – мой однокурсник, и по совместительству душа компании. Душа компании на Слизерине, вы как себе это представляете? В общем он мог влиться в любой разговор, а еще мог с особой легкостью прекратить назревающий конфликт. Не удивительно, что по нему сохли девчонки других факультетов, наши же считали болтуном.
Майкл тактично не касается темы предстоящей свадьбы, и за это я ему даже благодарен. Надо же, хоть кто-то не сует свой нос в чужие дела. Впрочем, стоило подумать об этом, как на встречу нарисовались четыре придурка, которых я так ненавидел во времена учебы. Они всегда строили из себя самых лучших, но на деле были не лучше пакета с дерьмом… да, я сегодня добряк, впрочем, как и в большинство дней своей жизни.
Между нами завязывается некое подобие разговора, хочу уйти, но краем сознания понимаю, что они здесь не для того, чтобы поговорить, у них другая цель – унизить Саманту. Да, именно так. Конечно же эти выродки не замахнулись бы на фамилию Хиггсов, но Саманта была легкой мишенью, а там одно за другое,  слово за слово, и вот я уже бью одного парня прямо в его напыщенное и отдраенное гелем для умывания личико,- не смей говорить так о ней.
Негоже чистокровному волшебнику бить другого волшебника, тем более я никогда не отличался таким поведением, но сегодня реально накипело. Плюс ко всему слова этого человека… они въелись в мое сознание, я понял, что не потерплю такого отношения к Фосетт, и… и начал раздавать люли на право и на лево, мне тоже прилично попало, и даже Майкл схлопотал пару ударов по лицу после чего отключился, и все это могло бы продолжаться еще очень долго, если бы перевес не был столь очевидным. В один момент все тело сводит судорогой, я буквально оседаю на холодный асфальт, понимая, что здесь замешана магия, следом получаю сильные удары по корпусу, в лицо, следом яркая вспышка, и я ничего не вижу, чувствую только адскую боль, от нее хочется кричать, и я кричу. Кричу что есть силы… не знаю, сколько прошло времени прежде чем Майкл очнулся, не знаю сколько прошло времени, прежде чем я оказался в больнице святого Мунго. Помню, что только просил Майкла молчать, не говорить ничего и никому, особенно не говорить с Фосетт.. пусть лучше считает, что я пропал на работе, или что меня сожрали гиены, лишь бы не знала что я здесь, лишь бы не знала, из-за чего я ввязался в драку.
Мой крик, истошный, заставляющий кровь стынуть в жилах, кажется, перебудил половину больных. Сквозь пелену дурмана и боли слышал только, что кто-то сказал, что заклинания сработали не верно, из-за корявости рук, произношения или чего-то еще… я никогда не вдавался в подробности, но этих людей определённо найдут и накажут, потому что пользоваться магией в маггловском мире – запрещено.
- Вы слышите меня?,- чей-то голос на задворках сознания, пытаюсь среагировать, ответить, но ничего не выходит, боль настолько сильная, что меня, кажется накрыло ей с головой,- ему серьезно досталось, если сохранит зрение, это будет по меньшей мере чудо,- на моих глазах, кажется, какая-то повязка, я ничего не вижу и это не из-за того, что она не пропускает свет... нет, просто чувствую на лице что-то тяжелое, инородное. Всего этого я уже не слышал, силы иссякли, я провалился в темноту, где была только боль.

Слепой. Как глупо, я бы рассмеялся, если бы мог, но к счастью нет сил, иначе бы меня приняли за умалишенного и закрыли где-то далеко-далеко, на остаток жизни. А будет ли этот остаток? Честно говоря, ощущение, будто вот-вот случится что-то страшное, неизбежное. Оказываюсь в липкой темноте, она поглощает, ломает. Даже без сознания ощущаю боль. Приходя в себя кричу от боли, мое тело буквально разрывает на части, пытаюсь подняться, принять сидячее положение, но кто-то настойчиво возвращает меня обратно, а от прикосновений еще большее, кожа горит, я ничего не вижу, вокруг какая-то темнота и только лишь приглушенные еле различимые голоса. Больно.
Не привык признаваться в собственной беспомощности, но сейчас я бы не отказался от одного непростительного заклинания. Более того, позволил бы Фосетт произнести его, о, она была бы счастлива отделаться от меня, ведь так? По крайней мере слышал не раз и даже не два, что я ее бешу, что лучше бы нас никогда не сводили, и что без меня она была бы счастлива, без меня ей было бы легче дышать. Не протестую, позовите Саманту, благословляю ее во имя Мерлина на это грязное дело. 
Честно говоря потерялся во времени, не знаю сколько прошло дней и ночей, недель или может быть месяцев прежде чем появились силы хотя бы что-то сказать. Открываю глаза, но ничего не вижу, ощущаю давящую повязку, и сердце вмиг ухает куда-то вниз – так случалось каждый раз, когда я приходил в себя. Три секунды надежды на то, что это был лишь сон, что на самом деле стоит открыть глаза, и вот она моя прохладная темная комната… стоит только открыть глаза. В это черт подери и проблема! Я не могу их открыть, точнее могу, но эффект будет тот же – пятьдесят оттенков темноты. Жалкое зрелище, да? Наверняка все вокруг потешаются, мол, как же угораздило богатого чистокровного щегла оказаться в Мунго с такими-то травмами. Да, веры в людей никакой, этого не отнять. Более чем уверен, половина ставки ставят на то, когда я отойду в мир иной и перестану тратить на себя кучу лекарств, которые почему-то почти не помогают. Иногда думается, что меня кто-то душит. Да, порой тьма становится не такой липкой и глубокой, я словно где-то между этим миром и тем, загробным, совершенно неизведанным, и хочется вздохнуть полной грудью, но кто-то давит, буквально заставляя хватать ртом воздух, но это невозможно, потому что кажется, что воздуха не осталось. Может быть это очередной больной, которого уж очень достали мои истошные, доводящий до ужаса крики? Не завидую всем, кто здесь находится – смотреть на меня это просто жалкое зрелище.
Когда-то голоса становятся более отчетливыми, кажется, слышал, как мать кричала на какую-то женщину, пока я кричал от адской боли. Голос был сорван, и крик вышел каким-то надрывным, хриплым, но не менее страшным, и всё таким же леденящим кровь. Кажется обожженную кожу пытались снять, чтобы ускорить процесс заживления, но то ли из-за криворукости того ублюдка, который накладывал заклинание, то ли из-за каких-то моих особенностей – получалось это с переменным успехом. Впрочем, после ко мне приставили какую-то стажерку, вот она и училась на мне, а попутно отрывала омертвевшие участки кожи так, что я буквально ощущал, как кровь скатывается по шее и рукам. Она старалась, но выходило с переменным успехом. Пытка продолжалась изо дня в день. Бинты, словно цементом приклеивались к коже, и всё по новой, раз за разом. 
Однажды я схватил за руку женщину, она поправляла подушку, которая свалилась на пол, пока я метался в очередной агонии. По голосу она представлялась мне старой, можно сказать даже очень старой, ее запястье было таким хрупким, что я чуть было его не сломал.
- Убейте,- еле слышно, оттого что голос вновь был сорван просипел я. Не нужно быть видящим, чтобы понять, как изменилось ее лицо. Женщина была в ужасе, она вырвала руку из цепкой хватки, нахмурилась, и сказала, что всё будет хорошо. Тошнит от этого «хорошо». Ничего хорошего. Ничего. Только темнота.
Ни разу не слышал голос Саманты. Она ведь знает что я здесь, эти кумушки быстро все растрепали, хотя в перерывах между болью я говорил, чтобы они молчали. Может быть, она празднует и уже вовсю занимается переделкой нашего дома? Наверняка стены стали светлыми, шторы яркими, играет громкая музыка, а еще по коридорам шастают гости. Она ведь так любила этих гостей, глупые разговоры, фотографии на магловские фотоаппараты. Наверняка сейчас чувствует себя свободной. Случилось то, о чем ты мечтала – я исчез.
Да, вот так просто, иногда слова оказываются пророческими, вот только оборачиваются совсем не так, как хотелось бы. Саманта часто говорила это «ненавижу тебя, лучше бы ты исчез». Заказывали – получайте. Сейчас дом мистера Хиггса, то бишь меня, погрузился в тишину. Мало что напоминает о хозяине, разве что то, кто в доме полумрак и прохлада. Я исчез. Ты счастлива?
Никто так и не решился на убийство, а жаль, потому что мне надоело пребывать в этом подвешенном состоянии. Никто бы не стал горевать о Теренсе Хиггсе, давайте будем честны. Никто не заметил бы потери, разве что провели бы траурный ужин, мать бы и слезинки не проронила – слишком гордая, слишком хладнокровная.. идеальная представительница Слизерина, не находите? Они все были идеальными, а  мой брак с Самантой не вписывался в канон идеальной семьи, поэтому легче было просто вычеркнуть меня из памяти. Они это умели.
Не знаю, какой сейчас час, и уж тем более день,- сестра,- еле уловимо, а дальше приступ кашля, который забивает, который оставляет после себя ужасную боль во всем теле. Слышу, как кто-то подрывается с места, слышу как что-то падает на пол. Когда ты лишаешься зрения – слух становится лучше. На мгновение кто-то склоняется надо мной, чувствую и понимаю, что это не обычная сестра, которая занималась прежде присмотром.
Шорох, легкий шаг – думала не узнаю. Глупая,- что ты забыла здесь, Фосетт?,- нарочно называю ее по фамилии. Ведь она должна стать Хиггс, но кажется этому не суждено сбыться, а значит мой отец может смело отправляться на тот свет. Неужели я не чудовище? Иначе бы привязал к себе бедолагу, и жила бы она с инвалидом до скончания дней своих… нет, слишком жестоко даже для меня.
Отталкивать ее от себя не жестоко?
Пытаюсь приподняться, понимая, что она всё еще не ушла. Ждет, чего - у моря погоды?
- Язык проглотила?,- слишком грубо, жестоко, и я буквально чувствую, как она поджала губу, лишь бы не сказать лишнего. Боится за моё состояние? Она медик, знает, что таким как я нужны положительные эмоции. Цирк. Отрицательному персонажу не подойдут положительные эмоции.
Пытаюсь подняться, но ноги подгибаются, будто мышцы атрофировались, и я падаю на холодный кафель. Чертов обрубок. Лишний раз убеждаюсь в том, что лучше бы всё закончилось еще там, в проулке. Саманта подбегает, это определенно она, ее духи узнаю из тысячи, ее нежное прикосновение как стакан воды для умирающего, мне хотелось, чтобы она говорила, что я поправлюсь, что боль уйдет.. ей бы я поверил, но вместо этого отталкиваю ее от себя,- руки прочь, чертова полукровка,- худшее подобие себя. Никогда не говорил с Самантой в столь пренебрежительном тоне, и это, кажется, задевает ее…
- Не нужна мне твоя помощь, иди, спасай жизни других, хоть кому-то ты будешь нужна,- скоро яда в моих словах, черт подери! Самому  от себя противно. Она срывается с места, кажется, слышу как старается не заплакать – ты всегда была эмоциональной,- уходи, уходи и никогда ко мне не приближайся,  слышишь?
Слышу как цокают ее каблучки, звук удаляется, и я чертыхаюсь, в новь задыхаясь от боли. Кто-то возвращает меня в кровать, а дальше снова тьма. Если бы я знал, что в этот момент тот самый приятель, благодаря которому я выжил (спорное утверждение) догоняет Саманту… если бы я знал, что он слышал что я ей говорил… Мерлинова борода, да я бы убил его прямо здесь и сейчас, пусть бы даже для этого пришлось отдать свою жизнь и последние силы.

Уходи. Уходи и никогда не возвращайся, не оборачивайся и не жалей меня. Пожалей себя за все годы, что находилась рядом со мной. Выпей сливочного пива, или чего покрепче, чтобы забыться, хотя бы на одну ночь. Найди себе нормального мужчину, который будет ценить тебя, любить, а самое главное обращаться к тебе как к любимой и самой дорогой душе. Я никогда не был таким, да и что уж говорить, никогда не буду.  Сейчас я даже не представляю свою дальнейшую жизнь. Разве можно всё это назвать жизнью? Можно сколько угодно втирать мне фразы о том, что многие бы жизнь отдали, лишь бы в живых остаться, но по мне лучше вечный холод и забвение чем то, что сейчас происходит с моим телом, моими мыслями, моими чувствами. Это ужасно, это убивает, ломает, заставляет задыхаться от собственного бессилия. Ты чувствуешь что увяз, и не знаешь как выбраться, а всё потому, что выхода нет. Нет этого пресловутого света в конце тоннеля, нет ничего, что помогло бы тебе хоть как-то встать на ноги. Да и какой в этом толк? 
Слышу, как тяжело даются тебе эти шаги, чувствую, что тебя буквально колотит от этого, и я ведь именно этого и хотел, я ведь хотел, чтобы ты возненавидела меня, чтобы поняла, что стоит вычеркнуть Теренса Хиггса из своей светлой жизни, и просто начать новую жизнь, это ведь реально, стоит только захотеть. Ты хочешь?
Мы никогда не говорили о совместном будущем, потому что эта фраза вызывала лишь какой-то твой нервный смех и мою ядовитую ухмылку. Мы не были совместимы, мы полярно разные, черт подери, да я ведь видел, как ты обводила кружочками ответы в тестах (да-да, в тех маггловских девчачьих журналах), я видел как ты старательно пыталась вычитать что-то в гороскопах и узнать о какой-то астрологической совместимости, но все источники говорили об одном – мы обречены на провал. Соглашался с этим целиком и полностью, называл твои журналы глупой тратой денег, а еще говорил, что впереди только страдания, и оказалось, что как в воду глядел. Вы только гляньте – калека, который готов кричать от любого движения и даже вздоха, и девушка, которая страдает из-за этой связи и непонятных чувств – все это высшая степень страдания, именно это предсказали нам звезды.
Если бы я только знал, что выдаст мой «склизкий зеленый друг», то должно быть заставил бы его замолчать навечно, но, увы стены в Мунго не всегда пропускают голоса других людей, зато мои адские крики, холодящие кровь в жилах слышали все пациенты и медперсонал. Забавно, не правда ли?
Вновь темнота, ненавижу всех, ненавижу себя за слабость, ненавижу себя за то, что сделал с ней… Подумать только, мистер Хиггс никогда ничего не боялся, даже смерти не страшился, но сейчас сердце, которое казалось бы, всегда было мертвым, кольнуло какой-то длинной иглой. Что если она никогда не простит меня? Что если эта ночь будет последней, а после похороны в полнейшем молчании, надгробие без эпитафии лишь с именем и фамилией и всё… что если она никогда не простит меня? Что если запомнит этим ужасным ублюдком, который только и делает, что причиняет боль и страдания? Хотел ли я такой участи для Саманты? Нет.
Эта ночь выдалась самой тяжелой, видимо все гадкие слова сказанные в ее адрес вернулись обратно очередной порцией боли. Я начал задыхаться, а через минуту-другую харкать кровью, и если бы в палату не заглянула женщина, чуть за тридцать, что присматривала за больными в эту ночь, то на утро они застали бы крайне нелицеприятное зрелище. Какие-то крики, суматоха, а я мечусь по больничной койке, пытаясь разорвать на себе чертову больничную сорочку, которая душит (или мне это лишь казалось), потом что-то горячее, крайне специфическое вливают в рот, дальше боль в руке, кажется от укола, и все меркнет. Ненавижу это состояние. Ненавижу это чувство. Ненавижу себя.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем удалось с трудом открыть глаза. Хотя, знаете, это громкой сказано, потому что я по-прежнему ничего не видел. Кто-то держит за руку, это не Саманта – я бы узнал ее из тысячи, но это не удивительно, что ее здесь нет, это даже правильно. Может быть, шалость удалась и она уже где-нибудь далеко-далеко отсюда?
- Как вы себя чувствуете?,- голос мужчины, я прежде не слышал этот голос и мне трудно, пытаюсь разобраться в человеке, когда его не вижу, это даже забавно. Мне кажется, что ему за пятьдесят, волосы седые, а еще в его жизнь было много дерьма, он совсем один, его родные умерли, именно поэтому он до сих пор вкалывает на благо Магического Мира, спасая таких как я.
- Словно слепой инвалид с болью во всем теле. О, постойте-ка, так и есть,- как и прежде с язвительным тоном, еле слышно протянул я, пытаясь принять удобное положение, но это, кажется было невозможно.
- Шутите? Хорошо,- шучу, да, обожаю шутки про слепоту, пожалуй организую клуб шутников и буду зарабатывать этим на жизнь, ведь ничем иным пригодиться в этом мире не смогу,- никто не обещает вам выздоровления, мистер Хиггс, но я всегда считал, что всё зависит от пациента, если он не хочет жить, то всей нашей силы и всех наших знаний будет не достаточно,- ненавижу эти проповеди, мужчина удаляется, оставим меня в гордом одиночестве. Впрочем, это не в новинку, стоит привыкнуть, так будет всегда.
Очередной день, очередной прием пищи, которая не лезет в глотку. Тихие шаги, легкие прикосновения, и часто бьющееся сердце – она. Она, это точно Она я ни за что не перепутаю этот легкий едва уловимый запах шампуня, ни за что не спутаю мягкость ее прикосновений с чьими-то другими. Вернулась? Зачем? Глупая, какая же ты глупая, Саманта. Моя Саманта.
Я делаю вид, что ничего не понимаю, она думает, что не выдает себя. Глупая игра.
- Не нужно,- голос сел, и стал каким-то хриплым и надрывным. Она словно пытается проигнорировать меня, вновь зачерпывает ложкой еду, но я повторяю, уже более громко, тут же жалея от этом, потому что боль в ребрах тут же вспыхивает с новой силой,- не нужно, Саманта, - ложка со звоном упала в тарелку,- я не голоден,- исхудавший совсем не напоминающий того Хиггса коим был прежде. Без слез не взглянешь, да? По правде говоря любой глоток воды, или любая ложка супа или каши приносила лишь боль, поэтому неосознанно, но я отказывался от нее, доводя себя до какого-то истощения.
- Ты не должна быть здесь, после всего… что я наговорил,- девушка отставляет еду на тумбу, но всё еще молчит,- и ты не должна всё это делать. Здесь полно калек, которые в тебе нуждаются,- но я сам нуждаюсь в тебе, всегда нуждался, ты мое спасение от которого я так рьяно отказываюсь. Необходимо сменить повязку, что находилась на глазах. Саманта не видела меня без нее, под ней изуродованная кожа, шрамы затягиваются, но это страшное зрелище, и мне не хотелось бы травмировать ее. Девушка тянется к бинтам, но я перехватываю ее руку, слишком резко и больно, но после смягчаюсь, скольжу кончиками пальцев по ее запястью вверх, ощущая горячую ладонь и тонкие изящные пальцы – сейчас это единственный способ почувствовать и «увидеть» ее,- нет,- сейчас хмурится, мне не нужно быть зрячим, чтобы это заметить, - не нужно,- но она упрямая, высвобождает свою руку, подается вперед так, что я чувствую ее дыхание на своей коже. Принимается разматывать бинты, а как только последний слой спадает я слышу как она охает,- ты никогда не слушаешь меня, Фосетт, иди, слышишь? Иди, тебе тут не место,- нет сил кричать на нее, нет сил устраивать эти показательные выступления. Ощущаю легкое прикосновение ее пальцев на своем лице в районе виска, и резко уворачиваюсь, морщась от боли,- нет, прекрати, я чувствую как из тебя исходит эта жалость,- я ненавижу жалость,- лучше ненависть, чем твоя жалость

Яркое солнце. Честно говоря, не помню, когда в последний раз так наслаждался хорошей погодой. Обычно именно Фосетт тащит шезлонг на улицу, как только там появляется яркое солнце, а вот мне по душе осенняя прохлада и пасмурное свинцовое небо. Но этот день выдался особенно прекрасным. Видели бы вы лицо Саманты, когда я наглым образом занял ее шезлонг, добавив при этом «если хочешь, то устраивайся рядом». Она, конечно, показала мне средний палец, назвала узурпатором, постояла над душой минут эдак пять, наивно полагая, что я уйду, но видимо поняв, что это бесперспективное занятие всё же устроилась рядом. Видел как она была напряжена и зажата, это забавляло, и другой на моем месте попытался бы как-то наладить контакт, но я не из тех парней, которые подстраиваются под обстоятельства, я из тех, кто гнет свою линию до последнего, и этот случай лишнее тому доказательство. Помню, как прикрыла глаза, как вдохнула свежий воздух полной грудью – ты так хотела казаться сильной и независимой, но я всегда чувствовал тебя. Чувствую и сейчас, не смотря на все увечья и слепоту.
Помнишь, как моя ладонь опустилась на твое плечо, а после медленно скользнула вниз по руке? Привычный контраст моих холодных рук и твоей горячей кожи, словно лед и пламень. Ты вздрогнула, будто бы я сделал что-то не правильно, что-то пугающее – ты не привыкла принимать от меня теплоту, доброту и нежность. Может быть потому, что всему этому не было места в моей семье? Ты всегда с какой-то опаской косилась на мою семью, считая их чуть ли не роботами без чувств и эмоций. Ты часто устраивала мне истерики, называла бесчувственным, бестактным, но каким по-твоему должен вырасти парень, если ему чуждо тепло семейных объятий, если ему не удалось услышать от родителей ни единого доброго слова? Каким я должен был вырасти? Твое замешательство, а у меня в душе смятение, почему я это делаю, зачем сменяю гнев на милость, и почему рядом с ней становлюсь другим? Страшно меняться, особенно в столь осознанном возрасте. Это было не единственное проявление теплоты и заботы. Помнишь как ты простыла, как слегла с высокой температурой, помнишь, как тебя ломало и лихорадило, а мне пришлось буквально вытаскивать тебя с того света? Не помнишь, потому что висела на волосок от смерти, зато с каким удивлением смотрела в мои глаза, когда поняла, что несколько бессонных ночей я провел рядом с твоей постелью, постоянно меняя компресс. Ты не привыкла к светлой версии меня, потому что она безумно ужата, она искалечена, и по правде говоря крайне непривычна не только для других, но и для меня самого, но ведь она есть… никто не говорит, что в один день я очнусь добряком который радуется солнечным лучам, нет, но может быть ты сможешь направить меня? Может быть, ты сможешь помочь мне стать еще хотя бы чуточку лучше… ведь прежний Хиггс ни за что бы ни вступился за полукровку, а еще не воспылал бы к ней чувствами. Забавно.
Ты так стараешься. Ты не такая как многие другие колдомедики, они лишь выполняют свою работу на автомате, а ты возишься со мной как с маленьким, и впервые в жизни я благодарен за столь щадящее отношение к собственной персоне. Боль неимоверно сильная, настолько, что хочется кричать, вот только пугать тебя еще сильнее совсем не нужно.
Опускаюсь на подушку, а ты что-то пристально рассматриваешь – ощущаю на себе твой пристальный взгляд. Хочу сказать кое-что очень важное, хочу сказать тебе о чувствах, которые на самом деле таятся в моем ледяном сердце под семью замками, но ты вскакиваешь и убегаешь. Не судьба. Может быть и не стоило?
Не знаю что ты там устроила, но отношение персонала стало каким-то особенно щадящим. Они перестали открывать бинты от еще не заживших ран, они стали размачивать их, чтобы снизить боль, и после всего этого мне удалось проспать пару-тройку часов. Боль отступила, вот только от того ли, что со мной стали возиться, или же потому, что Саманта сама того не зная забрала часть этой боли и страданий куда-то с собой?
Очнулся как всегда резко, но боль была не такой сильной как прежде. Может быть это действие мерзких на вкус сиропов, коими меня пичкали по сто раз на дню, или я просто потерял к чертовой матери всю чувствительность. В палате тихо, но я чувствую чье-то присутствие.
- Который час, Фосетт?,- она, иначе бы никто даже за даром не стал бы торчать в этой палате рядом со мной. Слишком много чести даже для  такого чистокровного «красавчика» как я. Так что это определённо точно Саманта, а раз она торчит здесь, и раз уж она самостоятельно ухаживала за мной, значит друг точно проболтался, и я был бы очень зол, если бы на этим эмоции были силы.
Мямлит о том, что сейчас ночь, слышу как в ее голосе сквозит усталость,- тебе необходим отдых,- ага, кто бы говорил Хиггс,- я что, зря возвращал тебя с того света? Помнишь, свою простуду? Шуруй домой и ложись спать, на тебе должность бы лица нет,- надо же, первый нормальный разговор за долгое время. Саманта притихла, видимо решив, что если уж меня не подменили, то я определенно точно брежу, иначе зачем бы справлялся о ее здоровье и советовал срочно лечь в постель.
Елозит в кресле, словно не зная, стоит ли остаться или же лучше уехать домой, но я лишаю ее права выбора.
- Иди сюда,- черт подери, отдал бы жизнь ради того, чтобы увидеть ее выражение лица. Зуб даю, она удивилась,- иди, кровать слишком широкая,- а уж если брать в расчет то, настолько я осунулся за время пребывания в этом учреждении, то Саманта может удобно устроиться рядом. Медлит, и это даже немного злит. Поворачиваю голову в сторону кресла, по телу в этот миг прокатывается какая-то глухая боль,- Саманта, я хочу, чтобы ты выкинула к Мерлиновой бабушке всю свою нерешительность, и легла рядом со мной, я о многом прошу?
Не знаю сколько минут прошло с момента этого странного и столь внезапного для нас обоих предложения, до того, как я ощутил как ты опустилась на кровать, вновь замерев, словно боясь причинить мне боль, но после секундного колебания ты всё же оказалась рядом. Это расстояние между нами как напоминание о произошедшем – ты боишься причинить мне боль, хотя хуже, чем было в тот вечер в подворотне мне уж точно не будет. Тишина воцарившаяся между нами стала идеальной. Еще мгновение, и я вновь касаюсь твоего плеча своей рукой, провожу ее ниже, так же, как тогда, на заднем дворе нашего дома, на том чертовом шезлонге. Картинка перед глазами всплывает именно та, и ты опять зажата, ты опять не знаешь как на это реагировать, хотя сколько же прошло времени с того дня. Непонятно откуда взявшаяся нежность просто сбивает с толку.
- Знаю, что ты совсем не об этом мечтала сегодня, но... ,- медлю словно не знаю, стоит ли продолжать. Я вступил на тонкий лед и не знаю, чем обернется следующий шаг,- хочу чтобы ты провела ночь рядом со мной,- говорю тихо, словно нас кто-то может услышать,- останешься?,- в голосе даже слабый огонек надежды.  Останься, останься на эту ночь, останься со мной на всю жизнь.

Не нужно лишних вопросов, они лишь все усложняют, а сейчас мне не хотелось никаких сложностей. Есть только я, беспомощный слепой калека, и ты – безумно переживающая за этого калеку девушка, у которой так часто бьется сердце, что я слышу его даже на расстоянии. Сегодня мне не хочется ночевать в этой палате в гордом одиночестве, сегодня жизненно необходимо, чтобы ты была рядом. Разве о многом прошу? Мне кажется, что если бы Саманта ушла, то случилось бы что-то непоправимое. Ну, кто знает, может быть я просто перестал бы дышать этой ночью, а на утро в палате работники застали бы бездыханный труп, ну или кто-то из колдомедиков просто устал бы от ночных криков страдающего от боли мистера Хиггса, и просто накрыл бы его лицо подушкой… на минут эдак двадцать, совершенно случайно. Давайте смотреть правде в глаза – меня тут не очень-то любят, хотя бы потому, что сюда являлась моя семья, а они из тех людей, которые могут выбесить одним своим презрительным взглядом.
Единственный человек, который действительно переживает за меня – Саманта. Она переживает не смотря на то, что я сказал ей не так давно, не смотря на то, каким козлом был прежде. Странно, не правда ли? Кажется, еще в Хогвартсе она говорила всем и каждому, что между нами уж точно ничего не будет. Она уверяла в этом по большей части себя, и это было чертовски забавно.
«Ты словно девочка, которая говорит что сильная, и отказывается от торта, потому что черт подери думает, что сможет просидеть на диете больше одного дня» кинул я с какой-то насмешкой, в тот самый момент, когда Саманта уплетала пончики в какой-то лавке сладостей что была в Хогсмиде. Сказать, что она поперхнулась значит ничего не сказать «ты не сможешь устоять». А ведь мои слова оказались в конечном итоге пророческими, не находите? Она не устояла, вот только я не вышел победителем из этой гонки, потому что сам поддался чувствам. Я привязался к этой девушке, и это было чем-то совершенно необычным, чем-то особенным, и ведь до сих пор тяжело просто взять и поверить в то, что я испытываю к ней чувства.
Вот она рядом, так близко и одновременно так далеко. Мне так хочется прижать ее к себе так близко, насколько это возможно, но из-за боли во всем теле это просто невозможно. По правде говоря, даже это легкое прикосновение к ее плечу далось с особой болью. А еще, хуже всего то, что я ничего не вижу. Я могу только догадываться, какие эмоции сейчас застыли на ее красивом лице, я могу улавливать ее настроение только по интонации, и сейчас что-то подсказывает мне, что Саманта старается не расплакаться. Хочет быть сильной ради себя и меня? Похвально. Слабо улыбаюсь, вновь проводя рукой по ее плечу, вниз, после переплетая наши пальцы,- сейчас я не в лучшей форме для драк, но если бы потребовалось, то сделал бы это еще и еще и еще много раз
Может быть, для кого-то это глупо – получить столь серьезные травмы в банальной перекалке, но дело в том, как были наложены заклинания, и в данном случае они сработали не совсем верно. Слишком серьезные повреждения, а еще риск остаться без зрения на всю жизнь. Стоила ли честь Саманты столь высокой цены? Честно говоря я даже не думал задаваться таким вопросом. Да, когда у нас случались очередные кризисы в отношениях, то я срывался. Прежде я мог назвать ее паршивой полукровкой, стараясь больнее уколоть, задеть, но на деле, я ни за что бы не позволил другим говорить такое о ней. Даже в последний раз, когда я пытался выгнать ее из палаты, когда я хотел, чтобы Саманта раз и навсегда забыла о существовании Теренса Хиггса, то эти слова были просто словами, я не думал о ней как о полукровке, которую презирала вся моя семья. Нет. Она друга, неземная, и абсолютно особенная. И жаль, что я не могу стереть из ее памяти всё то плохое, что говорил прежде.
- Даже не думай…,- мне тяжело дается вдох, чувствую как Фосетт напрягается,- лить слезы. Я терпеть не могу женские слезы. Не нужно разводить сырость, я тебя умоляю,- особенно если они будут по мне. То, что случилось уже не повернешь вспять, остается принять как данность и просто попытаться восстановиться, но это безумно тяжело.
Саманта уснула раньше чем я, всё же она ужасно устала, а у меня помимо усталости была еще и адская боль. Впрочем, стоило только уловить минуту без боли, как я тут же провалился в забытье. Сон. Впервые за долгое время это был действительно сон, а не адская липкая темнота.

Слышу, как кто-то входит в палату и прикладываю палец к губам – Саманта всё еще мирно спит в постели рядом со мной. Тишина продлилась недолго, кто-то начал ее будить, а я лишь разозлился. Ну что за люди, черт подери! Почему не дать ей нормально выспаться!? Я ведь не умираю в конце концов.
- Перестаньте третировать мисс Фосетт, она конечно тот еще сурок, но  устраивать ей выговоры не нужно,- док возмущается, говорит что во сне она могла случайно зарядить мне рукой или что-то вроде того,- я ведь пока жив, так?,- молчание знак согласия,- ты - иди,- это уже относится к Саманте, она всё еще здесь, и кажется чувствует себя не самым лучшим образом,- давайте разберемся со всем по быстром док,- не люблю эти каждодневные осмотры, в особенности когда дело доходит до пораженных глаз.

Говорят, что в Румынии не плохие врачи, они могут помочь мне стать на ноги, могут помочь вернуть зрение, ну… это конечно будет не просто, но всё же возможно. Вот только придется уехать, и надолго, и, кажется, сейчас самое время сообщить об этом Саманте.
- Садись,- даже не нужно видеть, чтобы знать что в палату вошла именно Саманта,- мне нужно с тобой поговорить,- хмурюсь, пытаясь принять сидячее положение.
- Я должен уехать,- вот, опять ее сердце ускоряет свой ход, вот-вот выпрыгнет из груди,- а ты должна остаться,- тон не терпящий пререканий, она не смеет мне противиться. Не хочу, чтобы Фосетт вновь проходила через этот ад, не хочу, чтобы она слышала эти крики, чтобы видела что со мной будет происходить. Поговаривают, что колдомедицина у них на высшем уровне, так почему бы и не вытерпеть эту адскую боль?
- Это не предложение, это руководство к действию,- в голосе нет той теплоты, что была предыдущим вечером, но это лишь для того, чтобы Саманта не раскисала. Она должна собраться с духом и отпустить меня,- не знаю, когда вернусь, но это шанс, а ты должна посвятить себя работе,- хочет уйти, я чувствую возмущение,- ты хотела бы, чтобы я уехал не предупредив? Хотела бы почувствовать себя брошенной, не нужной особой с которой не считаются? Брось, Фосетт, ты прекрасно понимаешь, что здесь я смогу встать на ноги, но зрение не верну, но там… в другом месте, мне могут помочь, так почему ты возмущена? Потому, что я прошу.. нет, приказываю тебе остаться? А знаешь почему? Потому что я не хочу, чтобы ты видела всё это, чтобы ты слышала крики… потому что ты не должна проходить через это еще раз, слышишь меня?,- а если ничего не выйдет, то тебе будет лучше без меня, вот только об этом я умалчиваю.