- Ты пойдёшь с нами? – у Керроу снова горят глаза, как двадцать лет назад. И Антонин всё ещё ненароком называет его про себя мальчишкой, хотя этот мальчишка уже разменял пятый десяток.
- Я слишком стар для этого, - эти слова слишком легко срываются с губ. Слишком легко для человека, который долго отказывался принимать наступающую старость.
- Да, ты старик, - Керроу, как всегда, тактичен. – Но в этом виновато не время.
Пожалуй, он прав. Чтобы почувствовать себя старым, Долохову нужны были четыре войны, пятнадцать лет тюрьмы и сотня надгробных камней в закромах памяти, где когда-то стояли друзья и враги. Если хватило сил воевать пол века, может быть, хватит на ещё один бой?

Весна, утро буднего дня, Косой Переулок. Суматоха и толчея, весёлые лица, смех и громкие разговоры. Лавочники открывают витрины, по переулкам снуют покупатели и праздные зеваки. Ещё не так много народу, как бывает здесь летом, особенно в августе, но уже начинающее припекать солнце и свежий ветер выгоняют людей на улицу.
- В такой день не хочется ни умирать, ни убивать, - едва слышно пробормотал старик, пробираясь в толпе. – Но вполне можно сходить с ума. Я, кажется, уже…
Долохов отошёл к краю улицы, чтобы не привлекать внимание, прислонился к стене магазина мантий и огляделся. Среди спешащих по своим делам прохожих высокий старик в сером сюртуке, кутающийся в тёмный плащ и опирающийся на трость оставался незаметным, но ему было видно всё. Крауч и Керроу растворились в толпе, авроров поблизости не было видно, и всё складывалось вполне удачно. Только волшебная палочка непривычно жгла ладонь.
- Вам помочь, сэр? – какая-то молодая женщина с добрым лицом встревоженно оглядела Антонина, разумеется, не узнавая его.
- Нет, всё хорошо, миледи, просто старое сердце пошаливает, - улыбнулся он в ответ и покачал головой. Оборотное зелье и чары ему легко заменяла улыбка, мягкая серая шляпа и очки. Женщина, выполнившая свой долг заботы о ближнем, отправилась дальше, а Долохов снова оглянулся. В толпе мелькнула широкая спина патрульного аврора, а значит самое время начинать. Антонин молился про себя, чтобы молодёжь не вышла за рамки здравого смысла, но уже понимал, что молитвы услышаны не будут.
Часы на маленькой часовой башенке пробили полдень, и тут же под ногами содрогнулась земля. Где-то среди крыш полыхнуло высокое пламя, в небо поднялся столб едкого дыма, докатившийся грохот оглушил неожиданностью и голосом беды. Пора!
Толпа, ещё минуту назад хаотично двигающаяся по переулку разом превратилась в поток людей, текущий в одну сторону – туда, где прогремел взрыв. Вместо того, чтобы бежать подальше от опасности, люди стремились к ней, словно бы их тянуло туда арканом. Кое-кто уже начал понимать, что случилось что-то страшное. От взрыва начался пожар, маленькое кафе полыхало, пламя перекинулось на стоящий вплотную магазин косметических зелий, через узкий переулок уже дымилась цветочная лавка. Люди кричали, кто-то взялся поливать водой из волшебных палочек соседние дома. Зевак было куда больше, чем спасителей, и на лицах этих зевак уже таял только-только начавший зарождаться страх. Никто не звал на помощь авроров, не щёлкали фотокамеры и не появлялись в толпе журналисты. Это нужно было исправить.
Все мысли людей были заняты неожиданным пожаром, несколько минут тишины, последовавшей за ним, всех успокоили. Антонин выбрался из толпы, закутался в плащ, накинул на себя простенькие дезиллюминационные чары и нырнул в переулок за полыхающими лавками. Авторы этого безобразия уже унесли ноги, и слава Мерлину, что им не пришло в голову продолжить. Давно забытым жестом выбросив руку в небо, Долохов прошептал заклинание, так похожее на имя давно почившего господина.
В светлом небе, испачканном столбом чёрного дыма, вспыхнула зелёная вспышка, превращаясь в гигантское тускло-зелёное облако. В притихшей толпе раздался чей-то визг, а следом…люди, наконец, побежали прочь. Так напугавшее их облако обретало форму огромного черепа, с выползающей изо рта змеёй, медленно, но верно заполняя собой всё небо над Косым Переулком.
Как удалось влиться в поток паникующих людей, Антонин даже не понял. Он просто вышел на улицу, его сжали со всех сторон и потащили. Самым страшным теперь было упасть, потому что тогда никто не заметит упавшего, и его затопчут. Маскировка сошла, но в ней и не было необходимости. Просто напуганный старик, едва не теряющий шляпу на бегу и пытающийся стереть копоть с очков. В толпе зазвучали хлопки, и в серовато-чёрной паникующей человеческой мешанине возникали собранные и серьёзные авроры. Вся серьёзность с них слетала при виде Чёрной Метки, и их страх ничем не отличался.
«Всё, делаем, что задумано, и уносим ноги», - если бы не гордость чистокровного мага, Долохов бы перекрестился, и не на католический манер, а своим родным православным. И именно в этот момент впереди, там, куда все бежали, почти у самого «Дырявого Котла», снова раздался взрыв. Долохов мог бы поклясться, что слышал глухой смех.
«Дьявол!» - замешкавшегося Долохова смели и выбросили из потока людей, прижав его к стене. Трость отлетела в сторону, старик едва не упал, но вовремя вцепился в дверной косяк. Нарастающая паника едва не передавалась ему самому, страшно хотелось поднять волшебную палочку и проложить себе путь к свободе силой. Взглянув в витрину рядом, Долохов вдруг увидел себя. Не старика Орлова, букиниста и театрала, а себя, Антонина Долохова, стоявшего рядом с Томом Реддлом на заре его славы. Встрёпанный, с горящим взглядом, сжимающий в руке волшебную палочку – кажется, в эту секунду он очень хорошо понимал не навоевавшуюся молодёжь.