Первый будильник в этой квартире звонил громко, задорно и в пять утра. Будильник сей принадлежал Льву Семеновичу. Ратгольц позволял ему звонить ровно семь секунд, после чего отключал, и приступал к плановым утренним процедурам. Надев достаточно старый, но не имеющий ни одной дырки или потертости халат, Ратгольц шествовал в ванную комнату, попутно оглядывая двери окружающих комнат - не скрипят ли, не открыты ли? А может, под одной из них сидит таракан? Мир был полон несовершенств, и исправлять их не собирался никто. Только Лев Семенович мог встать на пути хаоса и превратить его в порядок. Лишь он один. Занятие было нервным и ответственным, но свой долг профессор нес с присущим ему достоинством.
Из-за двери алкоголика Князева (про себя Лев Семенович называл его лишь так) несло дешевым спиртным и тунеядством. Последний запах, казалось, витал над самим Князевым даже тогда, когда алкоголем от него почти не пахло. Утешал лишь тот факт, что безработный паразит не метил свою территорию. С этим делом, впрочем, прекрасно справлялся пес Бориса из крайней комнаты. С животными у Льва Семеновича были крайне натянутые отношения, а уж с их хозяевами и подавно.
Впрочем, никакие отношения утренний распорядок Ратгольца испортить не могли. Все соседи знали, что он первым занимает ванную комнату, и это его право никто оспаривать даже не пытался. В этой квартире еще не каждый знал свое место, но Лев Семенович был уверен, что если соседи способны запомнить, в какие часы ванную занимать ни с коем случае нельзя, то и остальным трюкам их обучить будет не сложно. В силу условного рефлекса, за который Павлову аж нобелевку дали, Ратгольц верил исправно.
Лев Семенович тщательно вымыл руки, почистил зубы, умылся и даже потрудился сбрить двухдневную щетину и подравнять специально найденными  для него племянницей маникюрными ножницами седую бороду, которая сегодня показалась ему излишне неаккуратной. Лекций у Ратгольца сегодня не намечалось, но пожилой профессор никогда не позволял себе выглядеть неухоженно. Самоуважение, знаете ли, великая вещь, побуждающая к правильным действиям.
Завершив умывательные процедуры и несколько раз проведя по волосам тоненькой расческой, зачесывая их назад, Лев Семенович вгляделся в зеркало. Увиденным он остался доволен, а вот самим зеркалом - нет.  Как всегда кто-то в доме плохо выполнял свои обязанности и, сделав вид, что помыл пол в ванной, даже не удосужился протереть зеркало. Хмыкнув себе под нос что-то про невоспитанных провинциалов, Ратгольц направился на кухню.
Квартира была тиха, кухня - пустынна, и ничье присутствие не омрачало одиночество Льва Семеновича, наслаждающегося своим ежеутренним стаканом кефира с горбушкой бородинского хлеба. Последнюю он, зная о стремлении жильцов схватит все, что можно сжевать, и немедленно это съесть, специально спрятал в  морозилке среди замороженных пару лет назад ягод для так и не сваренного Катериной Андреевной компота. Черствость и холодной одинокой краюхи хлеба могли сравниться разве что с сердцем Льва Семеновича, но подобные мелочи редко когда смущали его. Лучше уж есть замерзший хлеб. чем не есть никакого, не так ли? Эта мудрость, впрочем, пришла к нему не сразу. Многие мудрые мысли посетили Ратгольца лишь пару лет назад, когда он, считавший себя умудренным опытом и повидавшем все на свете, переехал в эту проклятую квартиру.
Брат Льва Семеновича был наивен, романтичен и беден как церковная мышь. Умение играть на фортепьяно,  конечно, прекрасная вещь, только вот заработать, обучая детей правильно шлепать пальцами по черным и белым клавишам, было довольно сложно. А учитывая, что благодаря своей романтичности и непрактичности Роман Семенович успешно обзавелся женой и двумя уже взрослыми оболтусами, утверждавшими, что они не в состоянии прожить на стандартную студенческую стипендию, положение у его брата была прямо-таки бедственным. Смотреть на страдающего брата, думающего, как разместиться семьей из четырех человек в крохотной двухкомнатной квартире, оставшейся братьям Ратгольц от родителей, и комнатке в коммуналке, принадлежавшей Лидии Андреевне, жене Романа. Лев Семенович, регулярно мучившийся от необходимости уборки четырехкомнатной профессорской квартиры, много лет назад безвозмездно выданной ему государством, разрывался, понимая, что жить вместе с семьей брата не сможет, но и смотреть на его молчаливые страдания не станет. В итоге Ратгольц старший не выдержал и сам пришел к брату с предложением каким-нибудь хитрым образом распределить три квартиры так, чтобы всем жилось хорошо.
Лев Семенович обнаружил, что он был достаточно наивен для того, чтобы предположить, что в его квартиру переедет вся семья Романа. Но нет, его младший брат настолько трепетно заботился о своих детях, что решил, будто бы двум двадцати двух- и восемнадцати-летним студиозусам нужно жить без родителей в самых лучших условиях. Сама семейная пара Ратгольц осталась в двушке, а Лев Семенович попал в крохотную комнату в коммуналке, которую по его изначальной идее нужно было либо сдавать, либо продавать, но при любом раскладе ему к ней отношения не стоило иметь никакого. Брата, конечно, Ратгольц ни в чем не винил, ведь тот вполне искренне искал способ разменять родительскую двушку на что-то некоммунальное, но поиски длились вот уже два года, и все эти два года мир получал ежедневную дозу ненависти от Ратгольца старшего. Единственное, что радовало старика - тот факт. что переписать квартиру ни на брата, ни на племянников он не успел, а потому, как он себя успокаивал, стоит этим двум оболтусам окончить институт, и он выгонит их познавать все прелести вольной жизни и маленькой зарплаты новоиспеченных докторов. Он, в конце концов, сам испытал все это в свое время, так почему же Люба и Алексей должны избежать этой счастливой доли? Племянники наивно полагали, что если пойдут по стопам дяди, то заслужат его благосклонность, но никогда не могли ответить на самые простейшие вопросы, и при каждой встрече лишь роняли себя в его глазах. Алексей вроде бы даже уже перестал надеяться впечатлить дядю, но Любочка все еще отчаянно старалась при каждом приходе Ратгольца в гости выставить себя полной дурой, после чего хихикала, стараясь скрыть слезы стыда, и вновь приступала к бессмысленным пыткоподобным попыткам.
Мысли о неугодных племянниках подкрались настолько невовремя, что профессор подавился своим любимым кефиром. Закашлявшись и постучав себя кулаком по груди, Лев Семенович отдышался, ополоснул в раковине стакан, убрал его на тот участок полки, где на аккуратном кусочке белого пластыря была написана его фамилия с инициалами (Ратгольц бдил, чтобы никто из соседей даже не смел касаться его посуды; подобные вольности допускались лишь со стороны Полиночки, у который был неограниченный доступ ко всем его вещам и продуктам), после чего удалился в свою комнату для последовательного исполнения ежедневного ритуала, который продолжала зарядка.
Переодевшись в аккуратный и пахнущий стиральным порошком (которым пахла вся его одежда; Ратгольц очень тщательно следил за чистотой всех своих вещей) спортивный костюм, Лев Семенович поглядел на часы. Ровно шесть утра, как и должно быть. Самое время для пробежки. Предусмотрительно закрыв свою дверь на ключ, профессор вышел из квартиры и потратил ровно сорок минут на разминку, зарядку с пятьюдесятью приседаниями и даже четырьмя подтягиваниями (на целый раз больше, чем в прошлом месяце, Ратгольц крайне гордился собой) и на семь кругов в среднем темпе вокруг стоящей рядом школы, ворота которой сторож предусмотрительно оставлял открытыми, помня о единственном, но крайне ярком споре со Львом Семеновичем относительно его прав сохранять свое здоровье за счет бега на благоустроенной дорожке вокруг школы.
На обратном пути домой Ратгольц, воодушевленный столь удачным началом сегодняшнего дня, даже сорвал веточку нераспустившейся еще лиловой сирени, впервые за долгие годы вновь почувствовав себя безденежным студентом, таскающим любимой девушке все, что плохо лежит, хлипко висит и дешево стоит. Сейчас, конечно, некогда любимая девушка Юленька была давно забыта и вычеркнута из всех телефонных книжек: еще бы, вот уж глупость - решить, что какой-то глупый идиот, в будущем намеревающийся заниматься ракетостроением, перспективнее, чем выпускающийся через год медик, намеревающийся идти в хирургию. Глупая девчонка, конечно, поплатилась, когда ее перспективный студент вылетел на третьем курсе и ушел в армию (а ведь Лев Сергеевич предусмотрительно отдал долг родине еще до того, как поступать в Универститет, чем страшно гордился), вернувшись из которой, к ракетам порядочно охладел, как и к самой юной барышне. Но Лев Семенович на все эти события смотрел уже свысока, думая исключительно о построении собственной карьеры и игнорируя всех молоденьких медсестричек (честно признаться, слишком уж они напоминали ему о Юленьке, но вслух Ратгольц никогда этого не признал бы). О нет, все Юленьки были давно забыты. Сейчас единственное светлое место в его душе, помимо брата, доставалось одной из его невольных соседок - Полине Куприяновой.
Девочка была юна, прекрасна и бесконечно мила, то и дело спрашивала у Льва Семеновича совета по любой ситуации и даже не пыталась сделать вид. что знакома с анатомией. Ратгольц чувствовал себя важным и нужным. Иногда он был почти уверен, что если бы у него была дочь, она явно больше напоминала бы худенькую и трепетную Полину, нежели ту же Любу, которая хоть и была его племянницей. не унаследовала от рода Ратгольц ничего изящного или худощавого, а вся пошла в круглолицую и пухлую мать.
Первым, что встретило его на лестничной площадке, был запах голубцов. Ратгольц еще из коридора понял, что Катерина Андреевна пожалела специй. Чеснока, к примеру, было явно маловато. Запах, конечно, был приятный, но если каждую неделю по дому разносятся ароматы неидеальных голубцов, к ним привыкаешь, а неидеальность начинает чувствоваться особенно остро. Очевидно, кто-то из жильцов регулярно таскал их лишь по той причине, что на еду Льва Семеновича покушаться они благоразумно не рисковали.
Первым, кто попался на вид Ратгольцу после пробежки, был чей-то драный и тощий кот. Впрочем, "попался на вид" - немного неверное выражение. Усатая тварь подвернулась профессору прямо под ноги, из-за чего он чуть не упал, успев ухватиться за дверной косяк. По коридору явственно разносился запах, свидетельствовавший о том, что незваный злодей, которого незаконно протащил в квартиру какой-то злоумышленник, сделал свое черное дело в чьи-то тапки. Судя по всему, не повезло соседке Князева, Катерине Андреевне.
Вновь встав на страже порядка и решив не позволить хвостатому мерзавцу еще и украсть голубцы, на запах которых тот явственно следовал, Ратгольц цепко ухватил беспородное животное за шкирку, изобразив при этом на лице гримасу крайнего отвращения. Он собирался было провести расследование относительно того, кто догадался притащить мерзкую блоховозку в и без того стремительно самоуничтожающееся помещение. как вдруг заметил, что возле комнаты, где жили Полина вместе с Ольгой (та, в отличие от Полины вела себя неблагоразумно и ощущения собственной важности у Льва Семеновича не вызывала; любить ее было не за что), ошивается Меньшов. В глазах Ратгольца зажглась праведная ярость. Уж он-то знал, на что способны всякие там студенты-физики, если дать им волю. Юленьке он помочь не смог, но вот спасти Полину от думающих лишь об одном юнцов считал своей святой обязанностью. Не особо заботясь о меткости, Лев Семенович широко раскрыл приоткрытую дверь Князева, ибо она была ближе всего, зашвырнул туда орущий комок меха, который все еще держал в руке, считая, что даже если кот алкоголику не принадлежит, наказание за тунеядство злодей все равно заслужил, пусть и выражалось это наказание в меховом виде, после чего двинулся к Денису, который все еще не успел скрыться с места преступления.
- И что же это вы тут делали, молодой человек? - голос Ратгольца был холоден как лед. Бедного Дениса в ближайшие минуты явно не ожидало ничего хорошего.
[NIC]Лев Семенович Ратгольц[/NIC]
[STA]похож на американского разведчика (c)[/STA]
[AVA]http://f6.s.qip.ru/OgbqinV6.jpg[/AVA]
[SGN].[/SGN]

Отредактировано Clive Derrick (2015-07-17 23:42:44)

Полина плохо спит, ей снятся кошмары. Она – Офелия в нежном ситцевом платье, которую в реке душит почему-то Отелло. Она кричит что-то про «как мне жаль, что ты Ромео», а зрители закидывают сцену тухлыми помидорами. На роль её снова не утверждают - и этот кошмар длится целую вечность. Но снаружи под дверью кто-то чем-то шуршит и Полина просыпается с четкой уверенностью, что она – Джульетта. Джульетта, которая только что очнулась от мертвого сна и которой нечем дышать под одеялом. Как-то скучно: убийца-Отелло на самом деле твое же собственное постельное белье, которое за ночь окутывает тебя с головой и мешает поступлению кислорода в твой организм. Смесь мировых классиков медленно, но верно сходит на нет, а на тело сверху падает какой-то предмет. Это Оля. В смысле, не падает на неё сверху, а что-то небрежно скидывает. Оля не очень любит церемониться.
Итак, доброе утро, соседи. Джульетта возвращается в этот мир из глубокого сна.
– Ты можешь не шуметь хотя бы по утрам?.. – голос Полины из-под одеяла звучит не злобно, а скорее очень жалостливо, ей снова не дали выспаться. Сначала всегда звенит будильник Льва Семеновича. Этот нежно обожаемый ею профессор каждое утро слушает его звон ровно семь секунд. На самом деле, это ежедневные семь секунд сущего ада на земле прямо за стенкой и в пять утра, но Льву Семеновичу можно простить что угодно. Этот милейший дяденька почему-то узрел в ней что-то вроде дочери, она в нем – отца, она бегает к нему за советами, пытается проникнуться его, наверное, вековой мудростью, и он ещё ни разу ей не отказывал. Он даже разрешает ей есть свою еду – ни у кого в коммуналке больше нет таких привилегий. А у Полины все равно постоянно нет денег. Непризнанные актрисы в начале своей карьеры ничего не зарабатывают. Пожалуй, этот неожиданный факт стоило как-то предусмотреть до того, как она потратила почти последние деньги на билет до Москвы. Манящей и полной фееричного карнавала по описаниям знакомых, пыльной и грубой по факту. И никак не жалующей молодые таланты. Она провела здесь уже целый год, но её бесценный дар до сих пор никто не оценил. Никто даже не посмотрел в её сторону, не взял ни на какую главную роль. Даже второстепенную. Массовка в том малобюджетном фильме полгода назад - не считается. Никто не платит ей за попытки, но Полина ещё не сдалась. Полина настроена решительно и искренне верит во все, что говорят Лев Семенович и студент-физик, живущий почти напротив. Парень трогательно светел и волосами, и манерой поведения, он как-то странно косится на Полину, но исправно репетирует с ней все её отрывки. Иногда она является к нему по вечерам (в основном сначала изрядно измучив нытьем Олю, и получив очередной категоричный отказ), сует в руки толмут с репликами и просит читать с ней по ролям. И то, что у Дениса вообще-то институт-экзамены-сессия так и не приходит ни разу ей в голову. У него там какие-то скучные формулы в тетрадках и целая бездна книжек, и он так сильно в этом погряз, что едва ли не забывает поесть. Бедняга. Но роли читает неплохо.
Полина лениво выбирается из-под одеяла, сладко потягивается и по очереди свешивает ноги на пол. Такие творческие личности, как она, склонны верить суевериям. Они встают всегда именно с правой ноги и не ходят под стремянками. Полина все честно соблюдает и всегда исправно стучит по деревянным поверхностям три раза. Только вот не плюется – это некрасиво. Девушка натыкается взглядом на то самое, что минутами ранее на неё скинула Оля. Это какой-то конверт. Она снова забирается с ногами на кровать, поджимает их под себя и разворачивает слегка мятую бумагу. Внутри – стихи. Внутри неровный почерк и как будто бы просвечивает волнение автора. Поля проводит пальцами по буквам, воображая себя как минимум средневековой придворной дамой, получившей тайное письмо от возлюбленного. Мгновенно вживается в только что придуманный образ и принимается читать. И то, что там оказывается действительно тайное любовное послание – едва ли не сводит её с ума неожиданностью. И подпись. В этот раз там есть подпись. Денис М.
Полина перечитывает письмо четыре раза и воровато косится на Кузнецову. На самом деле, Оля могла бы быть милой девочкой, если бы подпускала к себе хоть кого-нибудь. И если бы не шумела ни чем по утрам. 
– Оль, ты уверена, что это мне?.. - кто такой Денис М. Полина не знает. Но очень хочет узнать. И очень хочет, чтобы это правда оказалось адресованно ей, а не Оле, но письмо ей не показывает. Она перебирает всех знакомых Денисов (несчастный студент вообще не приходит ей в голову, как, собтвенно, и многое другое в этой жизни), когда Денисы кончаются, мозг мечтательно начинает перебирать фамилии на М. Малахов, Мурашов, Михалков…
Не переставая перебирать варианты, Куприянова встает с кровати, накидывает халат и уже готова отвоевывать свое место в ванной. На самом деле, для других соседей это несколько чревато, ибо Поля имеет свойство пропадать там куда дольше остальных, но раз уж её подняли ни свет ни заря – она без утренних водных процедур никуда больше не сдвинется. Девушка прячет конверт под подушку, открывает дверь и тут же натыкается на профессора.
– Ой, Лев Семенович! – от неожиданности забывает, куда шла, но быстро находится. - Доброе утро. Отлично выглядите, – он всегда для неё выглядит отлично. Хоть утром, хоть вечером – она видит в нем милое и доброе лицо, хотя, казалось, остальные члены этого жилища видят только сварливого старикашку. Полина лучезарно улыбнулась, заметила закрывающуюся дверь студента и полетела в ванную, снова принимаясь перебирать имена и фамилии. Но на полпути её внезапно осенило, и она быстро вернулась к профессору.
– Лев Семенович.. – она берет его под руку и заговорещецки шепчет на ухо, сильно опасаясь, что её может кто-нибудь услышать. Из возможных вариантов - на дальнем конце коридора Катерина Андреевна пытается достучаться до инженера Бориса, вечно какого-то печального по мнению Куприяновой, но вполне милого мужчины. Под его дверью спешно чавкает сосисками классный пес Д'Артаньян, пузо которого каждый день неизменно подвергается пыткам Полины с нежным приговариванием чего-то вроде "кто тут у нас хороший пе-е-е-есик". По квартире уже разносится запах извечных голубцов, которыми тайно питается, наверное, половина коммуналки. Судя по легкому аромату чего-то спиртного, Князев уснул прямо под дверью, и такое ощущение, что дышит, точнее, выдыхает свой алкогольный воздух конкретно в щель над полом. Оля наверняка все ещё лежит у себя на кровати, а Анна Адамовна слышит и знает все, произнесенное хотя бы однажды в стенах этой квартиры. Не важно, присутствовала она при этом, или нет. Удивительно пронырливая женщина, но пока на стороне Куприяновой Ратгольц – ей не страшно. - Лев Семенович, – она так счастлива, так заинтригована этим «Денис М.», что никак не догадывается, что выбрала не лучшую кандидатуру для разделения новостей. – Вы знаете какого-нибудь Дениса М.? – ответ практически за соседней дверью, но Полина ищет его слишком далеко. Она перебирает всех известных ей актеров и режиссеров, всех постановщиков, костюмеров и даже световиков. Мучительно вспоминает того парня, что пробовался и провалился вместе с ней неделю назад. Перебирает всех Мурзиных, Мышкиных, Михайловых. И искренне ждет помощи от Льва Семеновича, стоя посреди коридора и держа его под руку.

[AVA]http://savepic.su/5896714.jpg[/AVA]
[NIC]Полина Куприянова[/NIC]
[SGN][/SGN]
[STA]кто знает Дениса М?[/STA]

Всю ночь у Анны Адамовны прыгало давление. Ее голова трещала и хотела расколоться, как переспевший арбуз. Она хотела кого-нибудь позвать на помощь, чтобы ей подали стакан воды к горти таблеток, но она давно надоела всем соседям, что они были бы только рады смерти своей соседки. Так что запивать таблетки пришлось из стакана с водой, в котором плавала вставная челюсть.
Анне Адамовне было чуть за восемьдесят. Она давно жила одна. Иногда её навещал непутевый сын, на примере которого она любила рассказывать поучительные истории соседской молодежи. Два раза в неделю к пенсионерке приходил социальный работник, который приносил ей молоко и самый дешевый хлеб, ведь пенсии бывшей штамповщицы сталелитейного завода им. Дзержинского хватало лишь на коммунальные услуги, да на кусок хлеба. По этому поводу она любила устраивать ожесточенные дебаты с еще одним пенсионером коммуналки Львом Семеновичем, но он как истинный интеллигент отворачивался от полусумасшедшей старухи и не вступал с ней в полемику. Это невероятно злило Анну Адамовну и она за глаза называла соседа старым зажиточным евреем, намекая на то, что он до сих пор работает и может купить дорогой бородинский хлеб.
Совсем иначе Анна Адамовна относилась к еще одной соседке, старушка очень уважала Катерину Андреевну. Медицинские работники всегда были в почете у старухи, и как только ей нужно было поставить клизму или сделать укол, она всегда стучала в дверь соседке. Катерина никогда не отказывала и всегда выслушивала долгие разговоры о старческом здоровье.
Именно ради такого разговора Анна Адамовна встала с кровати, накинула на ночную сорочку старый фланелевый халат, засунула отекшие ноги в разношенные тапки и, перебарывая боль, пошкрябыла в коридор, в котором уже давно раздавались голоса.
- Ооо, - стонала старуха, медленно передвигаясь по коридору. Одной рукой она придерживалась за стену, другой опиралась на свою клюку, - Вам только и надо, чтобы я померла. Никто даже не постучал, не спросил как у вас дела Анна Адамовна. Видите, что бабка не выходит! – бабка ворчала и упорно шла на кухню, чтобы поставить чайник. Как бы Катерина не старалась вжаться в стену или провалиться на этаж ниже, Анна Адамовна все равно её заметила. Зрение у бабули пока было хорошее, в отличие от всего остального.
- Катерина, ты опять кормишь эту блохастую скотину. Лучше б юбку себе новую купила, а то все носишь эту старую тряпку. Так никогда замуж не выйдешь. Это молодым девкам можно еще гулять и гулять, а тебе пора уже детей рожать. Время же тикает. Я вот в твои годы… - Анна Адамовна опять завела свой патефон. Мужа и детей, по её мнению, к двадцати годам должны были иметь все девушки. После окончания техникума, надо встретить хорошего парня, пожениться, съездить в отпуск в Крым и всё, останется только нарожать детей, наготовить борщ и слушаться мужа. Идеальная жизненная позиция. Вот только у всех дамочек этой коммуналки с идеалами не складывалось – молодые ходили в девках, а постарше тем более. Ведь где взять нормального мужика. Они давно уже перевелись, считала Анна Адамовна. Как похоронила мужа в шестидесятых, так и перевелись. Зачем далеко ходить? Даже в стенах взятой квартиры, по мнению пенсионерки, не было ни одного нормального представителя мужского пола: дряхлый студент Денис Меньшов, на которого больше сама рублей потратишь, чтобы сначала откормить; вечная пьянь Кирилл Князев, с багажом из бывшей жены и авоськой со стеклотарой для сдачи; понаехавший Борис Дорн, уездный интеллигентишка, да еще и с собакой. Товарища Ратгольца Анна Адамовна вообще не считала советским гражданином, он больше был похож на американского разведчика. Об этой своей догадке она старалась помалкивать, что, кстати, у нее получалось.
Анна Адамовна лирически отступила от   своего плохого самочувствия, да так, что когда очнулась, то поняла, что её уже давно никто не слушает. Катерина Андреевна все таки смогла незаметно улизнуть от настырной старушки. Впереди по коридоры слышались чьи-то голоса, и бабка, причитая, поковыляла вперед: Такое давление сегодня. Помру я скоро, вам только это и надо, ироды...
Поравнявшись с Полиночкой Куприяновой и Львом   Семеновичем, старушка остановилась: Давление-то сегодня какое! Всю ночь вертелась, уснуть не могла. А ведь никто даже здоровьем не поинтересуется... - Анна Адамовна отчитывала соседей как будто они нанимались ей в сиделки и должны были сидеть вахтой у её кровати. - Вот умру я, приедет сюда мой Витечка, всех вас отчитает за мою кончину!

[STA]баааарсик...[/STA]
[NIC]Анна Адамовна[/NIC]
[AVA],,,[/AVA]

Он еще немного постоял у двери в каком-то ожидании. В глубине души он надеялся,что его письмо будет прочитано сейчас, что сейчас за дверью стоит Куприянова, ее взгляд скользит по неровным строчкам, а губы шепчут его рифмы. Денис рисовал себе картину что вот-вот дверь распахнется, к нему в объятия упадет Полина, которая сразу же его полюбит. Финал - можно закрыть шторы, все счастливы. Увы, на блондина свалился только Ратгольц, который неслышно настиг его и что-то гаркнул в ухо. Меньшов был застигунт врасплох, был схвачен на месте преступления. Его радовало то, что Лев Семенович не видел как он он просовывал письмо - иначе он бы точно не стал задавать своих каверзных вопросов. Меньшов осторожно повернулся к нему и почувствовал дыхание смерти вперемешку с мятной зубной пастой.
- Ничего, - пискнул он и тут же бросился наутек - в сторону своей комнаты. Дверь громко закрылась и для верности Меньшов повернул пару раз ключ в замке - он, конечно, сомневался что Лев Семенович будет выносить ему дверь, но кто знает... Студент так до сих пор и не понимал почему Ратгольц его так не любит - ну подумаешь, влюбился он в Полину? Неужели этот старый брюзга имел на неё свои виды? Меньшов помотал головой, жалея, что сейчас не 37 год, и он не может написать донос на старого профессора, который в моменты особого раздражения представал в его сознании еще и совратителем малолетних. А что же осталось делать, когда эта ходячая песочница так его невзлюбила? Завоевать его расположение? Но как? Меньшов и так старался показать себя пунктуальным, вежливым - он всегда здоровался, предлагал свою помощь, демонстративно потягивался и громко заявлял о своей любви к зарядке, и никогда не трогал его чашку, но все было тщетно - пенсионер думал, что видел его насквозь, а так же очень сгущал краски относительно его натуры. Конечно, Денис хотел противостоять Ратгольцу и где-то в своих мечтах - он широкоплечий, выше Льва Семеновича хотя бы на голову, наверняка бы отодвинул старичка в сторону, требовательно постучал в комнату Полины, а едва дверь бы открылась тут же бы поцеловал ее. И они опять же, были бы счастливы. Меньшов каждый день минимум по два часа проводил в своих мечтах - где он был бы чуть смелее или чуть красивее или чуть выше или же вообще был почти точной копией Юры Шатунова, завывания которого частенько доносились из комнаты Куприяновой. Я бы взял гитару, пропел бы ей эти "Белые розы" и она бы упала в мои объятия и я бы ее поцеловал, - думал он, рассматривая потолок. Каждая его мечта заканчивалась одинаково - она падает в объятия, он ее целует.
А тем временем он услышал жители коммуналки начали потихоньку вставать или же просто проявляться активность - он слышал пьяный храп из соседней комнаты - это Князев.
Кирилл вчера напился, как свинья, впрочем, как всегда и Денис радовался что он каким-то чудом обошел его комнату. Его сосед временами видел в нем какие-то перспективы и тут же желал это дело обмыть. Денис пил с ним несколько раз и каждый раз, на следующее утро зарекался повторять этот номер. Князев же обладал какой-то магией, Меньшов был уверен, что в его роду были цыгане, потому что через несколько недель требовательно стучал в его комнату и звал пить. Блондин притворялся мертвым, отсутствующим, говорил, что у него сессия, но каждое гребанное утро он просыпался на полу своей комнаты, с ужасной болью в спине и не менее демоническим похмельем - Кирилл Князев всегда получал желаемое.
По коридору прошла Ольга Кузнецова, она не сказала ни слова - но Меньшов точно знал что это она. Уверенная походка, да все-таки дверь в такую знакомую комнату открылась. Для него Кузнецова оставалось закрытой книгой, несмотря на то, что они жили под одной крышей достаточно долго. Девушка всячески демонстрировала свою отстраненность и незаинтересованность в разговоре с Меньшовым - скупо и холодно отвечала на вопросы.
С другой стороны тоже послышался скрип - Анна Адамовна вставала так же четко как Ратгольц. Только на пару часов позже. Ей подъем сопровождался жалобами на жизнь - не давление, так мигрень, не мигрень, так политики в чем-то виноваты, не политики, так в ЖЭКе ей попалась какая-нибудь наглая вертихвостка, которая желала пролезть вне очереди. Довольной Анну Адамовну он видел два раза в месяц - в первом случае к ней приходили с пенсией, в другой день ее навещал сын. Остальные 28-29 дней проходили в мрачных красках ревматизма и повышенного давления. Меньшов терпеливо выслушивал все ее жалобы, радуясь, что пожилая дама не видела в нем помощника, какого нашла в лице медсестры Екатерины Андреевны - уж тут повелительнице голубцов не повезло, старушка каждый день совершала походы в ее комнату, то с градусником, то с какими-то таблетками.
Дверь в комнату Полины и Ольги открылась и он услышал эту легкую, почти летящую походу - его звездочка встала. Шаги становились ближе - сердце стучало сильнее. Меньшов прильнул ухом в двери, чтобы слышать как девушка его мечты идет ему навстречу. Она остановилась... Блондин в предвкушении положил руку на ручку двери чтобы сейчас же распахнуть и словить ее в свои объятия и, разумеется, поцеловать.
- А вы не знаете никакого Дениса М.?
В первое мгновение ему показалось что он ослышался. Сердце упало куда-то в пятки - возле его двери до сих пор стоял Ратгольц, который точно знал кто такой Денис М, но ни за какие деньги и квартиры в Москве он не скажет ей. Меньшов в отчаянии ударился головой о деревянную дверь, тут же выдавая свое присутствие за ней. С протяжным стоном он опустился вниз - Полина даже не помнила как его зовут, что уж тут говорить о каких-то чувствах?

[NIC]Денис Меньшов[/NIC][STA]Безнадежный романтик[/STA][AVA] [/AVA][SGN] [/SGN]

Всё смешалось в доме Облонских.
Если бы Д’Артаньян был достаточно человечен, дабы прочитать всё-таки бессмертную «Анну Каренину», то в его удивительной ушастой голове непременно всплыла бы именно эта крылатая фраза. Но он всего лишь псинка. Добрая, верная, умная, но просто псинка. Посему его собачьему сознанию приходилось самостоятельно справляться с описательной частью происходящего хаоса.
Вокруг творился абсолютный бардак, который неизбежен при таком скоплении персонажей из различных жанров в одном месте и в одно время. Все куда-то несутся, бормочут проклятия себе под нос, ненавидят окружающих и своё место в этом мире. И в добавок ко всему с Д’Артаньяном ещё никто_не_сходил_на_прогулку! У всех на уме лишь добыча пропитания в виде голубцов и своя порция интриги в этой коммунальной мелодраме.
По мнению хорошего друга Д’Артаньяна немецкой овчарки Зигмунда, все обитатели коммуналки глубоко несчастны из-за клокочущей в каждом сексуальной энергии, которая всё никак не может выход. Как это ни печально, но единственным, у кого на этой жилплощади имелась личная жизнь, был Д’Артаньян. Отличная, регулярная, разнообразная и богатая личная жизнь. Вам и не снилось.
Я бы на них посмотрел, если бы их культурное справление нужды прямо пропорционально зависело от количества уделённого им времени! Еще буквально несколько минут, и коврику Ратгольца не поздоровится. Хвостом клянусь!
Благороднейший из псов от обиды и беспомощности был готов уже жалобно скулить. Этот приём очень сильно действовал на Боречку, и хозяин сам начинал переживать и нервничать. Но Борьку необходимо беречь, ибо он хороший и любимый. Лапа на такое не поднимается.
Помощь пришла, откуда не ждали. Голубцовая нимфа, принцесса кухни или Боречкина самка! Чудо, а не женщина! Принесла! Д’Артаньяну! Сосиски!
Сосисочки! Сосисончики! Худые сарделечки! Дистрофичные колбасочки! Хорошие мои, вкусные! Идите, идите ко мне!
Чувство счастья было настолько велико, что даже сделала пакость на коврик менее вероятной. По крайней мере, на время.
- Привет.
Д’Артаньяну хотело кричать. Здравствуй, здравствуй, моя спасительница! Миледи Катерина, Вы совершенство! Спасибо, спасибо, за этот щедрый дар. Я Ваш покорный слуга навеки.
Но вышло только…
- Гав-гав!
А хвост стал похож на пропеллер.
Пока добрый пёс вкушал нежный вкус чего-то, что по идее должно быть мясом, Катерина Андреевна уже волею стука в дверь вызвала Бориса для очной ставки. Хозяин был как всегда великолепен.
Давай, давай, напрыгни на неё! Я чувствую, как она этого хочет! Боречка, вспомни, что ты самец. Думаешь, она вся из себя такая приличная цаца? Что за ерунда, чёрт побери? Напрыгивай! За ухо укуси, если кочевряжиться будет. Давай, Борька! И гулять со мной не надо, я на коврик этого кардинала биологии схожу. Я на всё готов ради твоего счастья!
Д’Артаньян необыкновенно оживился. При виде хозяина он быстро проглотил остатки живительных сосисок и поднялся на все четыре лапы. Прыг-прыг! Язык на бок, хвост из стороны в сторону. Если Боречка помедлит со своей миледи ещё хоть секундочку, чудо-пёс сам покажет, как на неё надо нападать.
- Я должен уходить на прогулку с собакой, но не хотите ли Вы составить мне компанию?
Д’Артаньян на мгновение притих. Всё-таки наша с ним жертвенность ради друг друга не знает границ. Хозяин предаёт свою мечту об обладании этой чудесной женщиной из-за моих естественных потребностей. О, горе мне! Я встал на пути их любви.
Верная собака опустила голову. Пускай, Боря, будет по-твоему.
Гордо оправившись от своих страданий, Д’Артаньян своей пастью ухватил Катерину Андреевну за подол платья и ненавязчиво потянул к выходу.

[NIC]Д’Артаньян[/NIC]
[STA]Бориску на царство![/STA]
[AVA]http://s019.radikal.ru/i633/1507/51/b7592b28a55c.jpg[/AVA]