Война окончена. Уже не важно, в чью пользу. Солдаты обеих сторон, что остались в живых, оплакивают павших и благодарят небеса за то, что живы.
Война окончена. Ветер разрывает в клочья грозовые тучи, дым и туман, уносит их прочь. Дождь смывает сажу и кровь с измученной земли, с измученных лиц. Земля принимает в свои объятия тела упокоенных  с миром, небеса раскрывают врата для их душ.
Война окончена. Произнеси эти слова про себя, шепотом, скажи вслух, прокричи их. Почувствуй вкус их. Как амортенция, для каждого эта фраза явит свой вкус и аромат. Ты почувствуешь вкус крови, запах гари, солёный привкус слёз и запах молний. А быть может, почувствуешь ветер и полынь, обжигающую крепость огненного виски. Но это не важно. Важно то, чего ты не почувствуешь. Прислушаться к себе. Ты чувствуешь твёрдую хватку на твоей шее, перекрывающую кислород? Нет. А быть может, тяжесть кандалов на руках и ногах? Нет. Ты слышишь голос, приказывающий жить или умереть? Больше нет. Людям не дано решить, как им родится, но дано выбрать свою смерть. Когда у них отбирают это право - они становятся рабами. Ты можешь сейчас умереть? Да. Ты хочешь сейчас умереть? Нет. Это свобода. Война окончена.

"Есть только миг, между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь".
Раньше, так давно, что почти не может вспомнить, он любил сестру, сладости, квиддич, трасфигурацию, артефактологию, кошек и снег. Потом он узнал, что больше всего любит жизнь. Едва не оказавшись по ту сторону, он цеплялся, как мог, не давал бездне утянуть себя, и думал, что живёт. Но оказалось, что кровь, бегущая по жилам быстрее от вина - это не жизнь. Что страх и ненависть в чужих глазах - это тоже не жизнь. И страсть в похожих зрачках. И власть отнимать и даровать жизнь.
Жизнь - это когда воздухом, врывающимся в лёгкие наслаждаешься. Когда поднимаешь голову и с удивлением замечаешь, что на небе светит солнце. Когда оглядываешься, и видишь павших товарищей, что шли с тобой в одном строю. Между телами задумчиво бродит тень в плаще, и ей нет до тебя дела. Находишь глазами ещё одного живого человека, и понимаешь, что всё закончилось. Вас отпустили. Теперь вы живы.
Второе мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года - день рождения Амикуса и Алекто Керроу. Они не были близнецами-двойняшками по рождению, но стали таковыми теперь. Замелькали города, дороги и лица в зеркалах каждый раз новые. Это был не побег, просто движение. Куда-нибудь, подальше от места, где гуляла смерть. Она ведь могла бы и передумать.
И теперь - Швеция, Стокгольм, канун Рождества. Есть работа, дающая возможность не умереть с голоду, крыша над головой, нет листовок с портретами и объявлением награды. Есть даже трогательная легенда о смерти семьи и сгоревшем доме - дело рук пресловутых Пожирателей. Здесь о них слышали не много, но история впечатляла. Да, отныне пришлось забыть свои имена и лица. Но это не большая цена.
Роза и Джек Флеминг были у хозяина старого бара на хорошем счету. Хенрик, будучи родом из Англии, взял этих двоих на работу сначала скорее из жалости, но потом не раз себя за это похвалил. Идти этим двоим было некуда, они без вопросов выполняли любую работу и не слишком роптали на небольшую зарплату. Джек, крепкий и высокий мужчина, был барменом и охранником в одном лице, а его сестрица Роза была не плохой официанткой. Глядя на этих двоих, Хенрик не раз замечал, что жизнь их потрепала, но всё же ему казалось, что не так уж просты были брат и сестра, иногда проскальзывало в их взглядах и словах нечто откровенно опасное, да и привитый с молоком матери аристократизм ничем не скроешь, как и научить этому до такой степени не возможно. Однако, старому шведу искать причины и следствия было не с руки, и он перестал лишний раз забивать себе голову. Утром сочельника он выдал аванс и попросил Джека выйти на смену в ночь, после чего вернулся к подсчёту прибыли.
Амикус Керроу взлетел по скрипучей лестнице на самый верх, где через люк в потолке приставная лестница вела в крохотную мансарду. Здесь было почти всегда холодно, если только не прижиматься к маленькой печке. Две кровати, стол у единственного маленького окошка, шкаф со скудным набором вещей, лампа. И Роза Флеминг, она же - Алекто Керроу. Женщина сидела за столом, перед ней, подчиняясь магии, иголка с ниткой и ножницы пытались сделать что-то из старой мантии. Подкравшись сзади, Амикус нагнулся к уху сестры и тихо прозвал по имени. Он никогда не мог удержаться от того, чтобы назвать её настоящим именем.
- Лекс, старик выдал аванс и отпустил на день. Давай отпразднуем сочельник?
За окном, словно по заказу, повалил снег крупными хлопьями. На стёклах оконца намёрзли ледяные узоры, а где-то на магической улочке дети пели рождественские гимны. Не по английски, но такие песни на всех языках мира вызывают одни и те же эмоции. И отчего-то необъяснимо сильно хотелось апельсинов, пряников с ванилью и горячего грога. Хотелось снега на плечах и на ресницах, хотелось протаптывать свои тропинки в глубоких сугробах и с разбегу вкатываться на озёрный лёд. И чувствовать, как становится горячее кровь в венах от мороза, и от ветра трескаются губы. Больно улыбаться, но всё равно хочется улыбнуться.
Почему? Потому что война окончена. Война с собой и с этим миром. Мир победил, ты победил.

Холодная комната, холодная постель, холодный обед и ледяная вода - это всё не имеет значения, когда прогоняешь холод из сердца. Когда оттаивает что-то очень важное в душе, холод вокруг перестаёт быть чем-то важным, чем-то значимым. Здесь, в маленькой комнате под самой крышей оказалось, что засыпать под треск поленьев в печке легче, чем в гнетущей тишине на мягких шёлковых подушках. И что мраморные камины - холодны и бездушны, а тяжёлые портьеры на окнах скрывают много того, что превосходно можно разглядеть в небольшое оконце без ставен. А скоро обязательно появятся свободные деньги, и можно будет купить больше дров, тёплые одеяла и ковёр, чтобы не ступать по утрам по полу, укрытому инеем. Можно будет купить шоколада и апельсинов, и тот вкусный чай, что продают в вощёных пакетах, чтобы аромат не выветривался. Такие простые человеческие желания, вытеснившие из сердца боль. И узнав рецепт исцеления, испытав его на себе, брат спешит исцелить сестру.
- Можно, сегодня всё можно, - с этими словами Амикус штурмует старый скрипучий шкаф, и на кровать Алекто летит свитер, оставленный как-то сердобольной старушкой, у которой Керроу снимали жильё в самом начале. От старой перечницы, которая требовала за собой ухода, был толк - она умела вязать, спицы в её руках творили настоящую магию, даром, что к магии все привычные. Толстые свитера грубой вязки, из настоящей шерсти кусались как голодные вервольфы, но грели так, будто в в тугие узелки пряжи вплетен был огонь. - Одевайся теплее, и давай прогуляемся?
Амикусу хотелось смеяться. Внутри было странно тепло, хотелось что-то делать, куда-то идти, быть может, совершить глупость, быть несерьёзным. За окном валил крупными хлопьями снег, а ветер бросал снежинки в стекло, и они оседали там, вырисовывая странные узоры. Это было похоже на гипноз, на чары. Словно под Империусом, когда в голове блаженная пустота, и нет ничего тревожного, никакого страха. Кто тот неведомый союзник и благодетель, которому пришло в голову научить убийцу любить жизнь?
- У нас даже есть деньги, - Амикус подмигнул сестре, выманивая взмахом палочки из под половицы коробку, с звякнувшими внутри монетами. Там же, в тайнике, только глубже, ждёт своего часа ещё одна коробка, но её призовут на свет и откроют только завтра. А здесь, в потрёпанном ящичке звенят будущие конфеты и фрукты, тёплые перчатки. Но перчатки - это маловероятно. Если бы Амикуса спросили, чего он хочет на Рождество, он назвал бы не тёплую одежду или интересные книги. Он промолчал бы. Но вспомнил бы кондитерский магазин на главной улице, где на витрине, сквозь морозные узоры, видно большое блюдо с вишней. Крупные бордовые ягоды, облитые шоколадом, лежат горкой на белом фарфоре, притягивая взгляд, блестят тонкой кожицей в тёплом свете. Всякий раз, при взгляде на эту витрину, рот наполняется слюной, а на губах будто чувствуется кисло-сладкий вкус вишни, спелой на столько, что кожица её лопается от одного соприкосновения с зубами, а сок брызжет в стороны. И вместе с кислинкой околдовывает терпкий привкус тёмного шоколада, окутывая тягучей неторопливой сладостью. Это почти воспоминание, почти счастливое, почти о любви. О той, что заставила полюбить вишню. И возненавидеть её. Это прошлое, от которого бежит этот человек, но есть вещи, о которых нет сил забыть. Их только можно припорошить снегом, новыми эмоциями, свободой и стремлением вперёд, не оглядываясь назад.
- Пойдём, я кое-что тебе покажу, - очнувшись от грёз, Амикус накидывает плащ и спускается вниз по лестнице, подавая сестре руку. Ещё одна лестница вниз, и с трудом поддаётся наружная дверь, а ветер тут же бросает в лицо комок снега. Наверное, просто зима попыталась этих людей поцеловать.

[audio]http://pleer.com/tracks/8389066XWV4[/audio]
Едва успев оглядеться на улице, Амикус тут же получил снежком в голову. Снег рассыпался по волосам, осыпаясь на лицо, тая на губах и ресницах. Забавный мальчишка, бросивший снежок и не подозревал, в кого бросил, секунду он настороженно ждал реакции, а потом со смехом бросился дальше в снежную заварушку, устроенную его друзьями. Снег был повсюду - в воздухе, на одежде, в волосах, на карнизах домов, на ступеньках крылечек, повисал толстыми одеялами на перилах и коньках крыш, коварно прятал замёрзшие лужи. Поскальзываясь, люди махали руками в воздухе, словно хотели за воздух уцепиться, а снежинки крутились в воздухе, то взлетая высоко, выше крыш, то стремглав бросаясь под ноги. Низкое зимнее солнце уже клонилось к закату, хотя до вечера было ещё долго. Но в окнах загорались огни, витрины магазинов вспыхивали разноцветными огнями, разноцветные фонари окрашивали всё вокруг в зелёный, красный и золотистый, будто улочку засыпало яркой сахарной пудрой. Морозный чистый воздух звенел, как хрусталь от смеха, от песен, от трезвона колокольчиков, от поскрипывания снега. Глаза людей казались ярче и светлее, будто бы в них тоже были диковинные лампочки, зажигающиеся раз в году совершенно по особенному.
Верят ли волшебники в волшебство? Чудо, оно везде чудо, то во что можно только верить. Можно знать формулу, которая превратит стол в овцу, или торшер в фламинго, и при этом всё равно загадывать желание, увидев первую рождественскую звезду. Ту, что обещает спасение, от чего-нибудь, не важно от чего. От самого страха. Чем темнее душа, тем больше она верит в свет. Какие желания загадывают дети, когда складывают руки в молитвенном жесте и прикрывают глаза, за праздничным столом? Щенка в подарок, чтобы девочка в школе обратила внимание, чтобы под кроватью не водились монстры. А что загадывают взрослые, умные, строгие взрослые, утверждающие, что чудес не бывает? О, они загадывают, злясь на себя за слабость. И загадывают здоровья для близких, год без болезней и бед, достаток в дом. И если ребёнок не получит в подарок щенка, он в следующий раз попросить что-нибудь другое. А его родители раз за разом будут просить только одно. То, что ценнее во сто крат.
Колокола в маленькой церкви начинают трезвон, в витражах загораются лампады, грустные глаза Девы Марии светлеют, на одну только ночь, когда её сын будет просто её ребёнком, чьё рождение празднует весь мир. Она спрячет его в яслях, согреет и спасёт, на одну ночь спасёт от мира, который так боготворить и ненавидит это дитя. Она мать, и это - её семья.
Не важно, кто мы, короли, нищие, убийцы или праведники, для наших родных мы всегда останемся детьми, маленькими сёстрами, забавными братьями. А что сделает старший брат, когда сестрёнка смеётся над ним, облепленным снегом? Просто уровняет ситуацию.
Схватив за руку Алекто, Амикус вытащил её на середину улицы и закружил, не давая опомниться. Разноцветные огни мелькают перед глазами, люди отскакивают в сторону, чтобы не быть сбитыми с ног, и никто не ворчит даже! Потому что это правильно, так должно быть. Мужчина поворачивается в сторону, увлекая сестру за собой и валит её в мягкий чистый сугроб на краю дороги. В воздух поднимается облако снежинок, когда брат падает в снежную перину рядом с Алекто, раскидывает руки и смотрит в медленно темнеющее небо. Оно уже не синее, подёрнулось фиолетовой дымкой, а лёгкие редкие облачка похожи на розовый зефир. Голоса и музыка звучат глуше из-за снега, сыплющегося отовсюду. Мимо, пританцовывая, проходит лоточник и смеётся, глядя на этих двоих, резвящихся как дети, и кидает огромный яркий апельсин, сверкающий как ёлочная игрушка. Смеясь, он желает счастливого Рождества, и уходит. Вертя апельсин в руках, Амикус поднялся на колени рядом с сестрой.
- Ну что, пойдём, купим тебе перчатки, а потом...я знаю одно место где можно выпить глинтвейна, - не без усилия вытащив самого себя из сугроба, Керроу подал руку сестре. Снег выл везде, в рукавах, в сапогах, попал за шиворот, набился в волосы. Но он был тёплый, и совсем не колючий, словно специально изготовленный Природой для Рождества.